О военной медицине

Вся правда о военной медицине — отзыв дембеля Алексея

«Чем ближе к натуре, тем лучше, – лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет…»

— Артемий Филиппович Земляника из комедии Н.В. Гоголя «Ревизор» 1836 год.

Припеваючи, бодрой поступью я приближаюсь к следующей потенциальной жертве моей публицистической деятельности. Сегодня я буду говорить о военной медицине в нашей многострадальной Армии. Выбирая строчку для эпиграфа, я нарочито обратился к классике русской литературы. Сам того не ведая, Николай Васильевич смог заглянуть аж почти через два века. Упоминая о богоугодных заведениях в каком-то провинциальном захолустье, откуда «хоть три года скачи, ни до какого государства не доскачешь», он с меткостью потомственного прорицателя отразил общую обстановку и методики врачевания в санчастях и госпиталях Армии России. Надо отдать должное: всё-таки эскулапы времён Гоголя поистине покажутся ангелочками, стоит лишь сравнить их с современными вурдалаками, составляющими ядро нашей современной военной медицины. На истёртых до дыр школьниками нескольких поколений страницах комедии, конечно же, речь идёт об медиках исключительно гражданских «богоугодных заведений» для малообеспеченных слоёв населения, в коих и ныне качество лечения для социально незащищённых граждан оставляет желать лучшего. Человек, овеянный мудростью жизненного опыта, знает, что в лучшую сторону что-либо меняется на порядок реже, а хуже может стать в любой момент.

О военной медицине
А это его творец, в представлении не нуждающийся. Один из отцов русской классической литературы XIX века, взирающий исподлобья на печальную ситуацию с армейскими медиками и их пациентами
О военной медицине
Упитанный и довольный А.Ф. Земляника смотрит на читателя статьи с задорной хитрецой

В настоящей статье я не буду рассказывать о кулуарных корпусах и барских палатах военных госпиталей для особо ценных больных из старшего и высшего командного состава, начиная со звания «майор». Глаголить будем про места, куда судьба вольна закинуть каждого бедолагу рядового и сержантского разлива. К этим локациям я отношу как медсанчасти, так и широкопрофильные военные госпитали при гарнизонах. Начну своё повествование, пожалуй, с медсанчасти.

В середине жаркого лета 2016 года, когда мои дворовые приятели и бывшие однокурсники, захлёбываясь алкоголем и прожигая летние деньки на просторах городских пляжей, в ночных клубах и саунах в приятном обществе кокетливых девушек, наслаждались свободным временем под строки из репертуара Отпетых Мошенников «Лето – это клубы ночь напролёт…», я был выдернут из равномерного будничного бытия звонком военкома с последующим отправлением в подмосковное чистилище под названием «4-я гвардейская Кантемировская танковая дивизия». С местными квазиврачами я познакомился по прошествии двух с половиной недель своего там пребывания. Тогда всё молодое пополнение начала косить непонятная чума со сказочным обилием симптомов. Вспоминая те невзрачные деньки, о коронавирусе я теперь думаю с саркастической ухмылкой. Все хворали по-разному. Меня поразила слабость, гной из глаз и ноздрей, суставы нестерпимо ломило, а температура тела подскочила до 39,9 по Цельсию. В итоге я уже с трудом стоял на ногах. Контрактники из роты управления, подталкивая меня в спину, как заблудшего впотьмах ишака, притащили в обитель псевдомедицины — медицинский пункт 12 танкового полка. Там, в кабинете дежурного врача, меня встретили две персоны, при виде которых у меня создалось впечатление, что это какие-то ряженые кандидаты в резиденты Comedy Club, перед которыми шоумены поставили задачу подготовить издевательский номер на тематику оскорбления внезапно заболевшего военнослужащего срочной службы. Первое тело в белом халате – старший лейтенант по фамилии Титов (ни в коем случае не путать позор армейской медицины с известным космонавтом Германом Степановичем – дублёром Ю.А. Гагарина), по ухмыляющейся роже внешне отдалённо напоминавший шотландского актёра Юэна Макгрегора.

О военной медицине
О. Кеноби, ещё молодой и безбородый падаван, с надеждой смотрящий вдаль: «Да ладно тебе, автор! Вовсе не похож я на этого трёхзвёздочного дурика из Шепетовской калички!»

Позже, когда к нему у меня возникал какой-то вопрос или просьба, я начинал его поиски, спрашивая у всех:

«Не видели случайно Оби-Вана?».

Офицер-недоджедай в тот злополучный день тогда пошутил не к месту, заявив

«Скоро этот щенок, походу, чужого родит»,

когда услышал мой затяжной и громкий кашель. Вторая обитательница кабинета – какая-то непримечательная девушка, тоже в белом халате, по-дурацки хихикающая после каждой глупой шутки Титова, так и сыплющего низкопробным юмором, как дешёвый тамада из провинциального ночного клуба.

После непродолжительного диалога и измерения температуры неработающим электрическим термометром начмед перешепнулся со своей коллегой и было принято решение ненадолго поместить меня в одну из палат МПП. Перед моим заселением в палату меня заставили подписать какую-то непонятную то ли инструкцию, то ли предписание. Как выяснилось, это было загодя по стандартному образцу составленное соглашение на использование больного – то бишь меня – в любых целях, в коих душа местных медиков пожелает. По сути, формальное подтверждение рабства — ничего особенного для Кантемировской дивизии, тем более учитывая, что рабом по умолчанию становится любой новобранец, переступивший КПП данной войсковой части в качестве военнослужащего по призыву. Прапорщики, офицеры и контрабасы задницу срочниками подтирают без всякого на то одобрения последних.

О военной медицине

Итак, подписав непонятную для меня бумаженцию, я с сопровождающим контрактником поковылял в кладовую МПП по лестнице на второй этаж и сразу направо , где нас ждал какой-то прыщавый торчок по фамилии Лавренюк, свесивший ноги с обхарканного подоконника в конце коридора и потягивающий ароматизированный табачок через пипетку. Одет он был в «каличку» — так было принято именовать на местном жаргоне форму для больных, аналогично иногда именовали и само МПП. Вскоре от торчка я получил на руки комплект такого же прикида, сдав свои вещи на хранение в кладовую. Я неторопливо переоделся и последовал за так называемым старшиной отделения в трёхместную палату, войдя в которую, мне в глаза бросились блестящие, эмалированные одноярусные кровати с относительно чистым постельным бельём. Слева от входа находилась облёванная кем-то раковина для умывания, а вид из окна был изрядно попорчен недостроенной трёхэтажной бетонной коробкой без окон и дверей, но с проёмами для оных, через которые были отчётливо видны грибковые пятна на голых стенах. На одной из кроватей, постанывая и согнувшись, посиживал парень в помятой и измазанной соплями «каличке» и сжимал в покрасневших кулаках края казённого одеяла.

Об этом кадре не парься,

— подбодрил меня самопровозглашённый старшина, махнув мозолистой ладошкой на кряхтящего беднягу, —

его судьба решится в ближайшие несколько ночей.

Его, наверное, лучше в госпиталь перевести,

— пробормотал я, борясь с режущей болью в гортани. В ожидании комментария от сопровождающего я обернулся, но рядом его уже не было. Он исчез словно тень, оставив дверь слегка приоткрытой. Я прикрыл дверь и сел на кровать напротив корчащегося в муках больного. В процессе прерывистого диалога, я узнал его имя, откуда его призвали и обстоятельства, приведшие его в МПП. Оказывается, Иван – так он представился – призван с Калужской области, служит в кантемировском аду с 26 апреля 2016 года, а живот его болит после пяти ночей, кряду проведённых в нарядах по роте. Я тогда ещё не догадывался про тонкости несения службы в наряде, хоть и пришлось быть невольным свидетелем избиения дневального офицером и парой контрактников за несвоевременное открывание двери хранителям солдатской обители. Моего собеседника, как он в слезах поведал, били главным образом в живот и, чуть реже, в область солнечного сплетения. Когда я из праздного любопытства поинтересовался о примерном количестве ударов в сутки, то его ответ заставил меня задуматься о дальнейшей службе и о тяготах с лишениями, ослепляющее сверкавшими на горизонте ближайшего будущего.

А кто ж их считал, удары-то? Ну, если задуматься, от полтинника до сотни в сутки принимал.

– Протараторил мой собеседник, приподняв голову и взглянув на меня покрасневшими глазами.

Ванюше не повезло. Его селезёнка от дерзких побоев превратилась в кровавый мякиш, а ночью дежурная медсестра в зелёном халатике вместе с тремя местными старшинами подцепили Ваню под белы рученьки и куда-то уволокли. Может, перевели всё-таки в госпиталь. Чёрт его знает. Я лишних вопросов не задавал, ибо чем меньше знаешь, тем крепче спишь. Факт в том, что рядового Ивана Бабуцкого с тех никто ни в МПП, ни на территории дивизии не видел. Ванину койку спустя пару дней занял некий мутный контрактник, ни дня не пропускавший без врубания на полную громкость цыганских романсов и песен группы AC/DC на своём аппарате Explay Pulsar. Меломанские аппетиты больного контрабаса были слишком обильны – их не могла удовлетворить даже аккумуляторная батарея на 4000 мА*ч. Музыка замолкала, экран телефончика гаснул, и тогда искушённый почитатель рока и попсы начинал самостоятельно исполнять песенный репертуар. Как завоет противным голоском куплетик, берущий начало со слов вроде «Мохнатый шмель на душистый хмель…», так и тянуло соседей по палате на потолок вскарабкаться али с окна вышмыгнуть, не дослушивая песню до конца.

Перед отбоем ответственные лица провели некое подобие поверки с построением у дверей палат, после чего все начали расходиться по койкам. Посередине коридора на этаже было нечто вроде холла, где стоял обшарпанный стол, скамейка, на стене был закреплён телевизор с ЖК-дисплеем, даже старенький диванчик, стоявший под телеком и обитый протёртой дерюгой, немного скрашивал монотонную планировку этажа. Подоконник окна с видом на солдатское общежитие украшали потрескавшиеся глиняные горшочки с умирающими от гнетущей атмосферы растениями. В медсанчасть никто из срочников не попадал вот так просто, за здорово живёшь. Командиры подразделений отправляли туда, как правило, живых трупов с зашкаливающей температурой либо с критическими побоями/переломами. Разумеется, были и относительно здоровые в физическом плане люди, договорившиеся с начмедом за определённую плату на отдых. Вели они себя тише воды, ниже травы, из палат не выходили, только на приём пищи. Такса на профилактическое лечение в местном МПП была примерно следующей:

  • 1000 рублей в сутки – Стандартный режим. Мнимый больной привлекался ко всем видам работ, к нарядам, по первому зову откликался на любые повседневные просьбы наподобие «помыть полы», «протереть пыль», « переставить мебель», «убрать послеобеденную парашу в виде оргызков, фантиков, пустых бутылок и прочего мусора со столов дежурных медсестёр-сержанточек и офицеров» т.п.
  • 2000 рублей в сутки – Особый режим. Был придуман ушлым начмедом для более финансово обеспеченных служащих 12 Танкового полка, которые не задействовались ни в каких занятиях, тупо убивая время в койках и таращась в экраны смартфонов в ходе переписки на сайтах.

Был ещё какой-то более высокооплачиваемый тариф, по которому на определённое время – неделю или две – щедрого симулянта формально оформляли как пребывающего в стенах МПП, на деле же хитрожопый солдатик, отстегнув энную сумму старшему лейтенанту в белом халатике, переодевался в гражданку и сматывался через дыру в заборе, устраивая себе таким образом «армейские каникулы».

О военной медицине

Такая тема была особенно актуальна в подразделениях полка, где невозможно было согласовать цену неофициального слонячьего отпуска с особо жадными до денег командирами подразделений и мзда за недельное отсутствие переваливала за червонец бумажек с изображением часовни и Ярославского Кремля. Начмед брал поменьше, но в убытке тоже не оставался. Возил собственную бренную тушу на кожаном сиденье новенькой серебристой иномарки, не скупился на подарки симпатичным медсестричкам. В общем, жил да служил, насвистывая гимн России, иногда поплёвывая в отбеленный потолок кабинетика с их белоснежными стенами.

Вследствие вышеописанного, как попавший в плен любопытства читатель, скорее всего, уже догадался, местный МПП превратился в своеобразное подобие низкопробного мотеля в медицинском антураже, в коем как минимум 2/3 койко-мест занимали не больные солдаты, а заранее оплатившие своё пребывание и обговорившие с офицерами-врачами условия своего здесь нахождения недобросовестные элементы.

При этом в случаях массовых инфекционных заболеваний, простуд у личного состава подразделений полка ответственный за МПП начмед разводил руками, жалуясь, дескать,

«больных больше негде размещать, санчасть забита до отказа»

и бросаясь заученными назубок прочими формальными отмазками. В самых крайних случаях полумёртвых доходяг раскладывали по полу палат. Так было и со мной, но уже немного позже – в ноябре 2016 года после трёхсуточного безвылазного стояния в заброшенном секторе за пределами парка боевых машин, где я как бы охранял полковой автохлам с перекошенными рамами, перекорёженными осями и выбитыми стёклами, предусмотрительно вывезенный хитрыми прапорщиками с РМО подальше от глаз проверяющих, добравшихся до нашего полка с внеплановой ревизией, включавшей в себя также и осмотр технического состояния транспортных средств.

Из смуглокожего братства отдельные индивидуумы бронировали палаты на определённое количество дней, запасаясь алкоголем, едой, подтаскиваемыми товарищами с частых прогулок за пределами войсковой части. Наивно думать, будто они платили так же, как остальные – по таксе. Могли, конечно, отстегнуть по доброй воле пару-тройку косых, но в основном приходили толпой к т.н. заведующему МПП, отшвыривая по сторонам полумёртвых дневальных, посаженных на проходной, и заявляли о своих планах в лицо Оби-Вану или тому, кто замещал его на данный момент. Столько-то человек будут жить здесь столько-то дней и точка. Если чёрные господа желали, срок пребывания продлевали. Проблемой это не являлось – необходимые справки с оригинальными печатями и факсимиле оформляли достаточно быстро. Отказать толпе чёрноволосых щетинистых молодцов не осмеливался никто, даже штабные управленцы в звании от майора и выше. Чего уж говорить о никчёмных псевдодокторишках с младшими офицерскими званиями.

В контексте содержания данной статьи считаю архиважным раскрытие сущности так называемых «старшин отделений» в медсанчастях. Кто это такие?

В основной массе своей такие же срочники, каким-то образом завоевавшие доверие начмеда и протирающие задницы на койке до самого дембеля. Не подумайте, будто они имеют воинское звание «старшина»! Боже упаси! Просто по должности их лаконично именуют старшинами. Я как-то в повелительном тоне попросил у одного из таких «старшин» предъявить военный билет на соответствующей странице, чтобы убедиться в соответствии звания должности. И что вы думаете? Этот сосунок поначалу стал отговариваться, якобы документ у него в штанах формы, а та в стиральной машине. Позже, исчерпав аргументы, тот вовсе перешёл к рукоприкладству. Все эти тунеядцы – порождение упомянутого ниже коммерческого элемента. Однако роль могут сыграть и родственные связи с кем-нибудь из командиров/офицеров, но такое довольно редко. В основном всё решается посредством дачи чистогана через определённых должностных лиц. Особенно мне запомнились по срочке двое таких старшин – больной на голову Саня Чичкин, впоследствии уволившийся из ВС РФ через дурку по мизандрии, прочалившись в последней 71 день, и Максим Клёсов – то ли контрактник, то ли срочник. Клёсова многие пациенты калички боялись, его шаги узнавали по стуку берец, приближающемуся к нужной ему в данной момент палате. Вор, аферист, с бессовестным азартом разводивший людей на деньги и мобильники, он прославился в Шепетовской санчасти также и как профессиональный истязатель, вырывающий пациентов-срочников из сна посреди ночи прижиганием концом тлеющего чинарика в шейную область под затылком. В кармане формы постоянно носил нож-бабочку, в другом кармане – самодельный кастет, изготовленный из дерева, украшенный золотистой гравюрой и увенчанный металлическими набалдашниками на четырёх выпуклостях. Кто-то говорил о его родстве с начмедом, кто-то о родстве с неким майором из дивизионного штаба, много было версий о его беззаботной службе. Любопытно бы было взглянуть на личное дело этого ушлёпка, но увы! Авось уволился Максимка из Кантемировки. Скорее всего, он сейчас отбывает срок в какой-нибудь колонии, куда запросто мог попасть благодаря невыводимой привычке издеваться над ближним своим. Дай Бог ему здоровья!

Коммерческий элемент имеет место отнюдь не только в области военной медицины. В современной армии новобранцу-срочнику без денег делать в принципе нечего, слово «довольствие» утратило былое значение. Прошли те времена, когда «Родина солдата одевала и кормила», а полковника небезызвестный Михаил Юрьевич льстиво характеризовал словами «Слуга царю, отец солдатам». Сейчас фундамент отечественной армии, как бы ни печально было это признавать, держится только на двух столпах. Первый – военнослужащие по контракту. Он являет собою различные социальные гарантии, неплохое денежное довольствие, возможность приобрести хату по льготной ипотеке, частично погашаемой Министерством Обороны за пару с лишним десятилетий службы и т.д. Вторая опора нашей армии – скажем прямо: крайне ненадёжная – военнослужащие по призыву. С ними всё на порядок проще. Им государство ничего не обещает и, как следствие, ни черта не должно. Нет даже гарантии возвращения домой живым и здоровым. Хотя про здоровье я предпочту промолчать. Выжил – и уже хорошо. Данная категория военнослужащих управляется угрозами, насилием, и, не принимая во внимание частности, имеет неприглядный внешний облик. Дармовая рабочая сила, регулярные нормы поставки которой обеспечиваются и дотошно контролируются Министерством Обороны и военкоматами различных административно-территориальных уровней, не взирая ни на что, в том числе на пандемию коронавирусной инфекции. Наивным людишкам российские СМИ по обыкновению впаривают лажу про якобы драконовские меры предупреждения распространения инфекции путём снабжения респираторными масками, ограниченную суточную проходимость военных комиссариатов для потенциальных рабов и прочее, как говорится, гордо вещаемое, но на практике не воплощаемое.

ЛЮБАЯ войсковая часть, а Кантемировская дивизия в громаднейшей особенности, по умолчанию представляет собой просто-таки идеальное место для распространения и прогрессирования с осложнениями всякой заразы.

Представьте, например, как солдат в начале рабочего дня при выполнении так называемых хозяйственных работ, одолеваемый слабостью, где-нибудь в секторе парка боевых машин неуклюже поскальзывается на пролитом отработанном моторном масле и падает ладошкой аккурат на осколки разбитой контрактниками бутылки пива «Окское». Нежная кожа на ручке бедолаги-юнца лихо пропарывается грязным стёклышком. Он, конечно же, обращается к старшему арбайт-команды с просьбой отлучиться до санчасти обработать рану. Как правило, эту роль исполняет контрабас либо офицер. Тот, естественно, отстёгивает хорошенького леща травмированному парню со словами

«Ты солдат Армии России, салага! Чё ты ноешь из-за ссадинки, как незамужняя баба перед абортом?»

и заставляет продолжать выполнение задачи, поставленной перед звездатым мудачьём на утреннем разводе. Так и батрачит раб отечества до обеда. Лишь накануне приёма пищи появляется скудная возможность промыть рану с хозяйственным мылом. Коли фортуна окажется благосклонна к пострадавшему юноше, то кровавый рубец заживёт, как на собаке. А если в рану попала некая дрянь и началось заражение крови, то дело в конечном итоге может дойти и до ампутации конечности. Вышеупомянутую ситуацию я немножко смягчил, потому как в действительности солдат сам по себе падает нечасто. В основном это происходит при активном участии сослуживцев: служебные междоусобицы, толчки, удары… Подбить-подтолкнуть – это излюбленное средство офицеров и прапорщиков для подбодрения морально подавленных солдатиков при выполнении обыденных служебных задач. В таком случае солдатик ни к кому не обращается, но продолжает работать через боль, вытирая выделяющуюся кровь об лоснящуюся ткань засаленных штанин. Ситуация для нашей Армии классическая. Существуют и более неприглядные для простого обывателя примеры: обморожения конечностей личного состава в бешеные морозы, травмы с жестокими увечьями на погрузках эшелонов, полёты с крыши пятиэтажного заброшенного здания во время его маскировки пластмассовой сеткой по приказу какого-то упыря в майорском звании накануне внеочередной проверки и ещё много-много вариаций типа «несчастных случаев». Про погрузку эшелонов я упомяну в отдельной статье.

При таких делах неискушённому читателю вполне может показаться нелепым моё появление в описываемом выше МПП в качестве больного. Всё проще, чем кажется. Начмед с его улыбчивой коллегой опасались, что я могу куда-нибудь позвонить или отослать письменную кляузу, дескать, страшились молнии сверху. Кроме того, служил я на тот момент без году неделю, КМБ ещё не успел пройти плюс симптомы тяжёлого заболевания налицо. Это, я думаю, также свою роль в ситуации сыграло. Так владыки МПП решили меня помариновать у себя с пару недель. Ровно столько я там и провёл. В течение того времени я в первый раз решил комиссоваться из прогнивающих рядов нашей Армии. Вначале я ссылался на хронический гайморит, который докучал мне с младых ногтей. Исполненные безграмотности и некомпетентности местные эскулапы с лёгкой руки трансформировали мой гайморит в совершенно иное заболевание – тонзиллит. И даже тот младшая сержанточка, проминающая офисный стульчик целлюлитной попой в кабинете дежурного врача, умудрилась накалякать в медицинской карте с одной буквой «л».

Вся история с бесконечными попытками добиться комиссации началась 22 июля 2016 года, когда я во время беседы на скамейке в мрачном коридоре МПП с одним из товарищей по несчастью, узнал о якобы ежегодно отправляемых домой тысячах срочников по всей стране, в том числе из Кантемировской дивизии, по, казалось бы, нелепейшим причинам, к примеру, от тоски по дому. Мой организм тогда колотило от загадочной лихорадки, и позже я сам удивлённо пожимал плечами, как меня угораздило поверить в весь этот бред.

1 Comment Posted

  1. Мой брат Белогорский Александр пошел служить добровольцем на войну. Попал в город Ковров в учебу и его там убили. Он там сутки всего был. Идёт следствие. В части все молчат.

Добавить комментарий для Наталья Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован.